Артур Лестрендж внутренне поежился — похоже, эта умница смотрит на него свысока, но он решил не обижаться. Просто уж очень молода.
— Я слышал, как вы читали Конрада. Блистательно.
— Благодарю вас.
— Может быть, выпьем как-нибудь вместе кофе и обсудим ваши планы на будущее?
— Что ж, можно, — сказала Джастина и опять взялась за Пруста.
Он порадовался, что предложил не ужин, а всего лишь кофе: жена держит его в строгости, а ужин предполагает такую меру благодарности, какой от Джастины вряд ли дождешься. Однако он не забыл об этом случайном приглашении и повел ее в захудалое маленькое кафе подальше от центра — уж наверно жене и в голову не придет искать его в таком месте.
Джастине давно надоело, будто пай-девочке, отказываться, когда предлагают сигарету, и она выучилась курить. И теперь, когда они сели за столик, она вынула из сумки нераспечатанную пачку сигарет, аккуратно отвернула край целлофановой обертки, чтобы не слетела прочь — только-только открыть клапан и достать сигарету. Артур с насмешливым любопытством следил за этой истовой аккуратностью.
— Охота вам возиться, Джастина? Содрали бы обертку, и дело с концом.
— Терпеть не могу неряшества. Он взял у нее сигареты, задумчиво погладил оставленную в целости оболочку.
— Ну-с, будь я учеником знаменитого Зигмунда Фрейда…
— Будь вы Фрейд — что дальше? — Джастина подняла голову, рядом стояла официантка. — Мне cappuccino, пожалуйста.
Он подосадовал, что она распорядилась сама, но не стал придираться, поглощенный другими мыслями.
— Мне, пожалуйста, кофе по-венски. Да, так вот о Фрейце. Хотел бы я знать, как бы он это расценил? Сказал бы, пожалуй…
Джастина отняла у него пачку, открыла, вынула сигарету и закурила, прежде чем он успел достать из кармана спички.
— Итак?..
— Фрейд решил бы, что вы предпочитаете сберечь себя в целости и сохранности, верно?
Несколько мужчин с любопытством обернулись на неожиданный в этом прокуренном кафе заливистый смех.
— Вот как? Это что же, Артур, попытка окольным путем выяснить, сохранила ли я девственность? Он сердито прищелкнул языком.
— Джастина! Я вижу, кроме всего прочего, мне придется научить вас тонкому искусству уклончивости.
— Кроме чего такого прочего, Артур? — Она облокотилась на стол, глаза ее поблескивали в полутьме.
— Ну, чему там вам еще надо учиться?
— Вообще-то я довольно грамотная.
— Во всех отношениях?
— Ого, как выразительно вы умеете подчеркнуть нужное слово! Великолепно, я непременно запомню, как вы это произнесли.
— Есть вещи, которым можно научиться только на опыте, — сказал он мягко, протянул руку и заправил завиток волос ей за ухо.
— Вот как? Мне всегда хватало обыкновенной наблюдательности.
— Да, но если это касается любви? — Слово это он произнес с чувством, но не пережимая. — Как вы можете сыграть Джульетту, не зная, что такое любовь?
— Весьма убедительный довод. Согласна.
— Были вы когда-нибудь влюблены?
— Нет.
— Но вы знаете хоть что-нибудь о любви? — На сей раз он всего выразительней произнес не «любовь», а «хоть что-нибудь».
— Ровно ничего.
— Ага! Значит, Фрейд был бы прав? Джастина взяла со стола свои сигареты, с улыбкой посмотрела на целлофановую обертку.
— В каком-то смысле — пожалуй.
Он быстрым движением ухватил снизу целлофан, сдернул, мгновенье подержал, потом истинно актерским жестом скомкал и кинул в пепельницу; прозрачный комок зашуршал, зашевелился, расправляясь.
— С вашего разрешения я хотел бы научить вас, что значит быть женщиной.
Минуту Джастина молча смотрела, как причудливо корчится и выгибается в пепельнице смятая прозрачная обертка, потом чиркнула спичкой и осторожно подожгла целлофан.
— Почему бы нет? — спросила она у вспыхнувшего на мгновенье огня. — В самом деле, почему бы и нет?
— Так быть ли тут волшебным прогулкам при луне и розам и нежным и страстным речам, или да будет все кратко и пронзительно, как стрела? — продекламировал он, прижав руку к сердцу.
Джастина рассмеялась.
— Ну что вы, Артур! Я-то надеюсь, что будет скорее длинно и пронзительно. Только, уж пожалуйста, без луны и роз. Я не создана для нежностей, меня от них тошнит.
Он посмотрел на нее изумленно и не без грусти покачал головой.
— Ох, Джастина! Все на свете созданы для нежностей, даже вы, бесчувственная весталка. Когда-нибудь вы в этом убедитесь. Вам еще как захочется этих самых нежностей.
— Пф-ф! — Она встала. — Идемте, Артур, покончим с этим, пока я не передумала.
— Как? Прямо сейчас?!
— А почему же нет? Если у вас не хватает денег на номер в гостинице, так у меня полно.
До отеля «Метрополь» было совсем недалеко; Джастина непринужденно взяла Артура под руку, и они, смеясь, пошли по дремотно тихим улицам. В этот час, слишком поздний для тех, кто отправляется ужинать в ресторан, но еще ранний для театрального разъезда, на улицах было почти безлюдно, лишь кое-где — кучки отпущенных на берег американских матросов да стайки девчонок, которые словно бы разглядывают витрины, но целятся на тех же матросов. На Артура с его спутницей никто не обращал внимания, и это его вполне устраивало. Оставив Джастину у дверей, он забежал в аптеку и через минуту вышел, очень довольный.
— Ну вот, все в порядке, моя дорогая.
— Чем это вы запаслись? «Французскими подарочками»?
Он поморщился.
— Боже упаси. Эта гадость отравляет все удовольствие. Нет, я взял для тебя пасту. А откуда тебе известно про «французские подарочки»?
— После семи лет обучения в католическом пансионате? По-вашему, мы там только и делали, что читали молитвы? — Джастина усмехнулась. — Делать-то мало что делали, но говорено было обо всем.