Поющие в терновнике - Страница 59

Солнце еще не взошло, даже не начинало светать. Непроглядная тьма жарким мягким одеялом окутывала Дрохеду. Гости расшумелись вовсю; будь здесь поблизости соседи, они давно бы вызвали полицию. Кого-то шумно и мерзко рвало на веранде, а под негустым кустом хвоща слились воедино две неясные тени. Отец Ральф обошел стороной упившегося и любовников и молча зашагал по свежескошенной лужайке; такая мука терзала душу, что он не разбирал, куда идет. Все равно куда, лишь бы подальше от ужасной старой паучихи, убежденной, что в эту чудесную ночь она сплетет свой погребальный кокон.

В такой ранний час жара еще не изнуряла; в воздухе ощущалось чуть заметное медлительное дуновение, вкрадчиво, томно благоухали боронии и розы, во всем — чудесная умиротворенность, какая ведома лишь тропикам и субтропикам. Жить, о Господи, жить полной жизнью! Наслаждаться этой ночью, быть подлинно живым, быть свободным!

Он остановился на дальнем краю лужайки, поднял глаза к небу — живая антенна, взыскующая божества. Что же таится в ночном небе, что там, среди мерцающих огоньков, в этой чистейшей, недоступной выси? Быть может, когда откинут голубой заслон дня, человеку дозволено заглянуть в вечность? Только эта бесконечная звездная россыпь, только она одна и убедит, что Бог — есть и у времени ни начала, ни конца.

Да, старуха права. Подделка, подделка во всем. Не священник и не мужчина. Только хотел бы понять, как быть мужчиной и священником. Нет! Не тем и другим! Священник и мужчина не могут существовать в одном лице — если ты мужчина, значит, не священник. Почему, почему я когда-то запутался в ее паутине? Она ядовита, я и не догадывался, что яд так силен. Что в этом письме? Это очень в духе Мэри — подкинуть мне приманку! Много ли она знает или о многом лишь догадывается? А что тут знать, о чем догадываться? Только пустота и одиночество. Сомнения, тоска. Всегда тоска. Но ты ошибаешься, Мэри. Я вполне мог бы взять женщину. Просто я отказался от желания, годы потратил — и доказал себе, что с желанием можно совладать, подавить его, обуздать, ибо желание присуще мужчине, а я — священник.

На кладбище кто-то плачет. Конечно, Мэгги. Больше никому это и в голову не придет. Отец Ральф приподнял полы сутаны и перешагнул через кованую невысокую ограду — этого не миновать, на сегодня он еще не распрощался с Мэгги. Раз уж пришлось объясняться с одной из двух женщин, вошедших в его жизнь, неизбежно объяснение и с другой. К нему возвращалась обычная насмешливая отрешенность — вот чего она не могла лишить его надолго, старая паучиха. Злобная старая паучиха. Да сгноит ее Господь. Да сгноит ее Господь!!

— Мэгги, милая, не плачь, — сказал он, опускаясь рядом с ней на росистую траву. — На, возьми, ручаюсь, у тебя нет с собой порядочного носового платка. С женщинами всегда так. Возьми мой и вытри глаза, будь умницей.

Она взяла платок и послушно утерла слезы.

— Ты даже не сменила свой наряд. Неужели ты сидишь тут с полуночи?

— Да.

— А Боб и Джек знают, где ты?

— Я им сказала, что иду спать.

— Отчего ты плачешь, Мэгги?

— Вы со мной весь вечер не разговаривали.

— А! Так я и думал. Ну-ка, посмотри на меня. На востоке тьма начинала рассеиваться, там уже сквозил жемчужный свет, в Дрохеде загорланили первые петухи, приветствуя зарю. И он видел — даже от долгих слез не потускнели эти чудесные сияющие глаза.

— Мэгги, сегодня вечером ты была самая красивая, всех девушек затмила, а кто же не знает, что я бываю в Дрохеде чаще, чем требуется. Я — священник и потому должен быть выше подозрений, примерно как жена Цезаря, но, боюсь, не всегда мысли у людей столь чисты. Для священника я еще не стар и недурен собой. — Он представил себе, как приняла бы Мэри Карсон эту скромную самооценку, и беззвучно засмеялся. — Прояви я к тебе хоть на грош внимания, об этом в два счета заговорил бы весь Джилли. Уже гудели бы телефонные провода по всей округе. Понимаешь, что я хочу сказать?

Мэгги покачала головой; светало, и ее короткие кудряшки золотились с каждой минутой все ярче.

— Ну, ты еще молода и не знаешь, как оно бывает, но надо же тебе учиться, и почему-то всегда учить тебя приходится мне, верно? Так вот, я хочу сказать, люди станут говорить, что я внимателен к тебе как мужчина, а не как священник.

— Отец Ральф!!

— Ужасно, правда? — Он улыбнулся. — Уверяю тебя, именно так и скажут. Пойми, Мэгги, ты уже не ребенок, ты — взрослая девушка. Но ты еще не научилась скрывать, как хорошо ко мне относишься, и если бы я при всех подошел и стал с тобой разговаривать, ты бы смотрела на меня такими глазами, что люди не правильно бы это поняли.

Мэгги как-то странно смотрела на него, и внезапно взгляд ее стал непроницаемым, она резко отвернулась, и теперь отец Ральф видел только ее щеку.

— Да, понимаю. Очень глупо, что я раньше не понимала.

— А теперь не пора ли тебе домой? Дома, наверно, все еще спят, но если кто-нибудь поднимется в обычный час, тебе сильно попадет. И нельзя говорить, что ты была тут со мной, Мэгги, даже своим родным ты не должна это говорить.

Она встала и в упор посмотрела на него.

— Иду, отец Ральф. Только жаль, что они не знают вас лучше, тогда бы про вас нипочем так не подумали. Вы ведь ничего этого чувствовать не можете, правда?

Почему-то ее слова больно задели, ранили до глубины души, — так глубоко не проникали самые язвительные колкости Мэри Карсон.

— Да, ты права, Мэгги. Ничего этого я не чувствую. — Он вскочил на ноги, криво усмехнулся. — Наверно, скажи я, что хотел бы чувствовать, тебе это показалось бы странным? — Он провел рукой по лбу. — Нет, ничего подобного я не хочу! Иди домой, Мэгги, иди домой!