Поющие в терновнике - Страница 98

Все еще вспоминая старушку Дот, которая покорилась и вышла за соседа, после того как отец неделю продержал ее под замком в сарае для стрижки наедине с облепленной мухами дохлой овцой, Люк мысленно только пожал плечами. Мэгги — твердый орешек, нелегко будет ее одолеть и опасно напугать или вызвать у нее отвращение. Что ж, игры и забавы придется отложить, только и всего. Будем за ней ухаживать, как ей того хочется, побольше цветов и любезностей, поменьше воли рукам.

Долгие минуты длилось неловкое молчание, потом Мэгги со вздохом откинулась на спинку сиденья.

— Извините, Люк.

— И вы меня извините. Я не хотел вас обидеть.

— Нет-нет, я совсем не обиделась! Просто, наверно, я не привыкла… Я не обиделась, а испугалась.

— Мэгенн! — Он снял одну руку с баранки и накрыл ею стиснутые руки Мэгги. — Послушайте, не надо огорчаться. Просто вы еще почти девочка, а я малость поторопился. Не будем про это вспоминать.

— Не будем, — согласилась Мэгги.

— А он разве вас не целовал? — с любопытством спросил Люк.

— Кто?

Не страх ли послышался в ее голосе? Но чего ей бояться?

— Ну, вы же говорили, что были один раз влюблены, вот я и думал, вы уже знаете, что к чему. Извините меня, Мэгенн. Мне надо бы понимать, в таком семействе, ясное дело, по-другому быть не могло, вы, верно, просто по-девчоночьи влюбились в какого-нибудь дядю, а он про это и не догадывался.

Да, да, да! Пускай он так и думает!

— Вы совершенно правы, Люк, я тогда просто по-девчоночьи влюбилась.

У порога Люк снова привлек ее к себе и поцеловал долгим, ласковым поцелуем в сомкнутые губы, ничего больше. Она, в общем, не ответила, но ей явно было приятно, и Люк пошел к себе в домик для гостей несколько успокоенный — еще не все потеряно.

Мэгги дотащилась до постели и долго лежала, глядя в потолок, на расплывчатый круг света от лампы. Что ж, одно теперь ясно: поцелуи Люка нисколько не похожи на поцелуи Ральфа. Раза два в ней вспыхивала искорка пугающего волнения — когда он поглаживал ей бок и когда целовал шею. Бессмысленно сравнивать его и Ральфа, да, пожалуй, больше и не хочется. Ральфа лучше забыть, он все равно не может стать ей мужем. А Люк может.

Когда Люк второй раз поцеловал Мэгги, она вела себя совсем иначе. Они чудесно повеселились на танцах в Радней Ханиш, самом дальнем из всех мест, какие отвел Боб для их увеселительных прогулок, — в этот вечер все складывалось на редкость удачно с первой минуты. Люк был в ударе, едва они выехали из дому, принялся острить так, что Мэгги хохотала до упаду, и все время оставался необыкновенно нежным и предупредительным. А мисс Кармайкл так старалась его переманить! Ни Аластер Маккуин, ни Инек Дэвис не решались им навязываться, а вот она не постеснялась, начала без зазрения совести кокетничать с Люком, и ему пришлось приличия ради пригласить ее на танец. То был вечер церемонных городских танцев, как на балу, и Люк чинно кружил мисс Кармайкл в медлительном вальсе. Но едва музыка смолкла, он тотчас вернулся к Мэгги и молча возвел глаза к потолку с таким видом, что у нее не осталось ни малейшего сомнения: эта Кармайкл до смерти ему надоела. И Мэгги посмотрела на него с нежностью — она невзлюбила мисс Кармайкл еще с того дня, когда сия особа пыталась испортить ей удовольствие от праздника в Джилли. И хорошо помнила, как отец Ральф когда-то, не обращая внимания на эту важную барышню, перенес десятилетнюю девочку через лужу; и вот сегодня Люк показал себя таким же рыцарем. Браво, Люк, ты великолепен!

Обратный путь был очень длинный, а вечер очень холодный. Подольстившись к старику Энгусу Маккуину, Люк получил на дорогу сандвичи, бутылку шампанского, и когда до дому оставалось примерно треть пути, остановил машину. В те времена (впрочем, так оно и сейчас) автомобили в Австралии, как правило, были без обогрева, но «роллс-ройс» Боба снабжен был нагревателем; в ту ночь это пришлось очень кстати — землю на добрых два дюйма покрывал иней.

— Как приятно, что в такой вечер можно сидеть без пальто, правда? — с улыбкой сказала Мэгги, взяла из рук Люка складной серебряный стаканчик с шампанским и принялась за кусок хлеба с ветчиной.

— Да, очень. Вы сегодня такая хорошенькая, Мэгенн. Какого-то необыкновенного цвета у нее глаза, в чем тут секрет? Вообще-то ему серые глаза не нравятся, слишком бледные, но, глядя в серые глаза Мэгги, он готов голову дать на отсечение, что они отливают всеми оттенками голубого, и фиалковым, и густой синевой, цветом неба в ясный солнечный день, бархатной зеленью мха и даже чуть заметно — смуглой желтизной. И они мягко светятся, точно матовые драгоценные камни, в оправе длинных загнутых ресниц, таких блестящих, как будто их омыли золотом.

Люк осторожно провел пальцем по ее ресницам, потом пресерьезно осмотрел кончик пальца.

— Что такое. Люк? В чем дело?

— Хотел убедиться, что вы не держите на туалетном столике золотую пудру. Знаете, до вас я ни разу не встречал девушки с настоящими золотыми ресницами.

— Вот как! — Мэгги тоже тронула свои ресницы, поглядела на палец и засмеялась. — А ведь верно! Золото совсем не стирается.

От шампанского у нее щекотало в носу и что-то весело Дрожало в желудке, ей было на диво хорошо.

— И брови у вас чистое золото, изогнутые, как своды в церкви, и такие красивые золотые волосы… Я всегда думал, они жесткие, как проволока, а они мягкие, тоненькие, как у малого ребенка… И кожа так и светится, наверно, вы пудритесь золотой пудрой… И рот такой красивый, прямо создан, чтобы целовать…

Мэгги сидела и смотрела на него во все глаза, нежные розовые губы ее приоткрылись, как тогда, в день их первой встречи; Люк взял у нее из рук пустой стаканчик.