— Не такие уж мы бедные. Люк! Может быть, ты забыл зайти в банк, так у меня с собой в сумочке сто фунтов, которые дал Боб. Почему ты не взял билеты в спальное купе, в первом классе?
Люк ошарашенно уставился на нее.
— Да ведь до Данглоу только трое суток езды! Мы же с тобой молодые, здоровые, крепкие, чего ради тратить деньги на спальный вагон? В поезде можно и посидеть немножко, от этого не помирают, Мэгенн! Пора тебе понять, что твой муж простой рабочий человек, не какой-нибудь барин.
Итак, Мэгги притулилась в уголке у окна — это место успел занять для нее Люк, — оперлась дрожащим подбородком на руку, отвернулась и стала глядеть в окно, чтобы Люк не увидел ее слез. Он говорил с ней точно взрослый с неразумным ребенком, и она впервые подумала может быть, он и вправду считает ее такой. В ней шевельнулось что-то вроде желания взбунтоваться, но только так, чуть-чуть, а неистовая гордость не позволила опуститься до пререканий. И она сказала себе: она ему жена, но для него это ново, непривычно. Нужно дать ему время освоиться. Они заживут вдвоем, она будет готовить ему еду, чинить его одежду, заботиться о нем, у них будут дети, она будет ему хорошей женой. Ведь вот папа — он так высоко ценил маму, обожал ее. Нужно дать Люку время.
Они ехали в город Данглоу, всего в пятидесяти милях не доезжая Кэрнса — самого северного конечного пункта железной дороги, идущей вдоль всего квинслендского побережья. Тысяча с лишком миль узкоколейки, на которой вагон качает и мотает, и все места в купе заняты, никакой возможности лечь или хотя бы вытянуть ноги. За окном лежал край гораздо более заселенный, чем джиленбоунский, и несравнимо более живописный, но у Мэгги не осталось сил для любопытства.
Голова болела, мутило, и жара была нестерпимая, куда хуже, чем в Джилли. Премилое свадебное платье розового шелка покрылось сажей и копотью, летящей в окна, кожа стала липкая от непросыхающего пота, и, что мучительней всех внешних неудобств, Мэгги чувствовала — она вот-вот возненавидит Люка. Его, видно, ничуть не утомляет и не тяготит эта поездка, сидит себе и как ни в чем не бывало болтает с двумя попутчиками, которые едут в Кардуэл. Он только и взглянул раза два в ее сторону, когда вставал, и, наклонясь мимо нее к окну, так небрежно, что она съежилась, швырял свернутую газету каким-то жадным до новостей оборванцам — они выстроились вдоль полотна со стальными молотками в руках и выкрикивали:
— Газет! Газет!
— Артельщики, чинят путь, — пояснил он в первый раз, садясь на место.
Он, видно, ничуть не сомневался, что она тоже всем довольна, прекрасно себя чувствует и любуется проносящейся за окном прибрежной равниной, оторваться не может. А Мэгги смотрела и не видела и уже люто невзлюбила эту землю, не успев еще на нее ступить.
В Кардуэле те двое сошли, а Люк сбегал в лавочку через дорогу от станции и принес в газетном кульке рыбы с жареным картофелем.
— Говорят, в Кардуэле рыбка сказочная, не отведаешь — не поверишь, Мэгенн, лапочка. Лучшая рыба на свете. На, погрызи. Ты ведь еще не пробовала настоящей квинслендской еды. Вот он, Банановый край, нет в мире места лучше, верно тебе говорю.
Мэгги мельком глянула на сочащиеся жиром куски жареной рыбы, зажала рот носовым платком и кинулась за дверь. Когда через несколько минут, бледная, еле держась на ногах, она вышла из уборной, Люк ждал ее в коридоре.
— Что с тобой? Нездоровится?
— Мне все время нехорошо, от самого Гундивинди.
— Боже милостивый! Что ж ты мне не сказала?
— Что ж ты сам не заметил?
— С виду ты была вроде ничего. Нет, не стоило с ним об этом говорить. И Мэгги спросила:
— Нам еще далеко?
— Часа три езды, а может, и все шесть. Тут не больно глядят на расписание. Слушай, те парни сошли, места много — ты ложись на бочок, а ножки давай мне на колени.
— Не сюсюкай со мной, я не маленькая! — сердито оборвала его Мэгги. — Жаль, что твои парни не сошли два дня назад в Бандаберге!
— Ну-ну, Мэгенн, не раскисай. Осталось всего ничего. Талли, Иннисфейл, а там и Данглоу.
Уже под вечер они сошли с поезда. Мэгги отчаянно уцепилась за локоть Люка, из гордости не желая признаться, что еле держится на ногах. Люк спросил у начальника станции, где тут есть гостиница попроще, подхватил чемоданы и вышел на улицу, Мэгги, шатаясь как пьяная, поплелась за ним.
— Тут два шага, — утешил он. — В конце квартала, на той стороне. Белая коробка в два этажа.
Номер оказался маленький и тесный, да еще заставлен громоздкой старомодной мебелью, но Мэгги он показался раем, и она без сил опустилась на край двуспальной кровати.
— Ложись, полежи немного до ужина, лапочка. А я пойду погляжу, где что.
И Люк неторопливо вышел, бодрый, свеженький, с виду совсем такой, как был в утро их свадьбы. То была суббота, и вот уже четверг на исходе, пять дней они просидели в битком набитых поездах, в духоте, в табачном дыму и копоти.
Кровать все еще мерно покачивалась в лад перестуку колес, но Мэгги с благодарностью уткнулась лицом в подушку и спала, спала…
Кто-то снял с нее туфли, чулки и укрыл простыней;
Мэгги зашевелилась, открыла глаза и осмотрелась. На подоконнике, поставив на него одну ногу, колено торчком, сидел Люк и курил. Заслышал ее, повернул голову и улыбнулся.
— Ай да новобрачная! Я жду не дождусь медового месяца, а моя женушка дрыхнет без малого два дня кряду! Добудиться не мог, даже малость испугался, спасибо, хозяин в баре сказал — мол, с женщинами это бывает, от тряски в поезде да от влажности. Сказал, просто надо тебе отоспаться. Ну, как ты сейчас?
Мэгги села, потянулась негибким со сна телом, зевнула.